| игорь золотовицкий: зрителю все равно, каким образом добиваются воздействия на него. ему это будет или нравиться, или не нравиться |

Игорь Золотовицкий: Зрителю все равно, каким образом добиваются воздействия на него. Ему это будет или нравиться, или не нравиться

Дмитрий Кириллов: Игорь Золотовицкий – высокий, харизматичный, остроумный, обаятельный. Он актер, режиссер, педагог, директор Центрального дома актера, ректор прославленной школы-студии МХАТ. Ну что ты скажешь? Настоящий талант. Золотовицкий – человек-театр. Представить его жизнь вне театрального пространства невозможно. Его педагогами были корифеи МХАТа – великие Софья Пилявская и Евгений Евстигнеев, Вячеслав Невинный и Виктор Монюков, курс которого он и окончил. Игорь Золотовицкий – олицетворение новой театральной эпохи, пришедшей на смену старому советскому театру. За 35 лет служения в художественном театре он сыграл множество по-мхатовски ярких и живых ролей – очень разных, трагических и фарсовых, не говоря уже о несметном количестве запоминающихся эпизодов. Воспитал множество талантливых учеников, среди которых звезды первой величины: Максим Матвеев и Полина Гагарина, Олеся Судзиловская и Екатерина Вилкова. Постепенно, накапливая мастерство, Игорь Яковлевич Золотовицкий стал большим учителем и настоящим мэтром. Вот только превратиться во мхатовского старика этому энергичному и эмоционально щедрому человеку вряд ли получится. Золотовицкий – это настоящий локомотив, ведущий за собой армию молодых актеров к новым вершинам.

Вы не так часто играли Чехова, зато достаточно много Гришковца. Получается, он для вас какой-то свой современный Чехов?

Игорь Золотовицкий: Не знаю, кто я для него, но в какой-то степени Женя для меня есть Чехов.

Дмитрий Кириллов: Вы умеете гнать самогон из яблок, жарить стейки на утюгах и варить в туалетном бачке пельмени. Это правда?

Игорь Золотовицкий: Это правда.

Дмитрий Кириллов: Вкусно?

Игорь Золотовицкий: Очень. Особенно пельмени.

Дмитрий Кириллов: Вы учились у Пилявской.

Игорь Золотовицкий: В том числе.

Дмитрий Кириллов: Получается, что вы через одно рукопожатие со Станиславским. 

Игорь Золотовицкий: Совершенно верно. И с Немировичем.

Дмитрий Кириллов: В студенческие годы вы голодали и даже понравившуюся девушку мороженым не на что было покормить.

Игорь Золотовицкий: Этого не было никогда.

Дмитрий Кириллов: К вам просыпается невероятный ажиотаж где-то в конце весны – начале лета, когда звонят и говорят: «Возьми моего».

Игорь Золотовицкий: Бывает.

Дмитрий Кириллов: Ремонт для Дома актеров было дело непростое. Тут, по-моему, мамины связи пригодились.

Игорь Золотовицкий: Есть такой момент.

Дмитрий Кириллов: Актерскими секретами работы на сцене с вами делились корифеи МХАТа – Евстигнеев, Невинный. А вы эти секреты передаете дальше?

Игорь Золотовицкий: Пытаюсь. Но, конечно, я пожиже, чем они.

Дмитрий Кириллов: Два творческих человека в доме – актер, режиссер, педагоги. Это прекрасно, это тихо, спокойно и детям хорошо?

Игорь Золотовицкий: Это нервно, неспокойно, детям не всегда хорошо, но это прекрасно.

Дмитрий Кириллов: Станиславский сказал как-то, что театр живет 20 лет. МХАТу 120. Это что, аномалия?

Игорь Золотовицкий: Не знаю, что имел в виду Станиславский. Но, может быть, театр под руководством одного человека, имел в виду Станиславский. Короткий ответ не получится здесь.

Дмитрий Кириллов: Работая на заводе, вы как новичок проставились. Я так понимаю, что во МХАТе такого не было, потому что это храм искусства, такого не бывает.

Игорь Золотовицкий: Это было. Это бывает.

Дмитрий Кириллов: Вы часто отказываетесь от ролей в кино?

Игорь Золотовицкий: Да. 

Дмитрий Кириллов: Умение обаять – это качество, необходимое для актера. А для вас это еще административный рычаг.

Игорь Золотовицкий: Мой друг, народный артист России Юрий Николаевич Стоянов, когда был председателем ГЭКа у моего курса, он сказал, что главное в актера – понять природу своего обаяния. Как в положительной эмоции, так и в отрицательной, но обаяние – это один из основных пунктиков, который про себя должен понимать и молодой актер, и старый, и во всех возрастах.

Дмитрий Кириллов: Когда вы приехали в Москву, это было ощущение, что вы обязательно победите, вы этот город захватите? У вас была уверенность, что поступите именно в школу-студию МХАТ?

Игорь Золотовицкий: Нет. Слушайте, это была другая страна, во-первых. Я уехал совсем мальчишкой. Было точное понимание, что я ничего другого не умею и ни в какой другой институт не могу поступать, потому что не умею. Уверенность, может быть, появилась, когда я прошел на конкурсы во все вузы. Это было так неожиданно для меня и так приятно. И я думал – мне надо будет выбирать. Ан нет, тут уже педагоги сами сговорились, как и сейчас мы тоже с коллегами иногда перезваниваемся: «Ты возьмешь Петю, а ты мне отдай Машу, а ты возьми Колю». Это нормально.

Потом, сейчас все педагоги многих брендовых вузов в Москве – мы ровесники, мы вместе поступали.

Дмитрий Кириллов: Получается, что сейчас уже вы, мастера того поколения, перешли в категорию…

Игорь Золотовицкий: Уже иногда говорят «старики на сцену».

Дмитрий Кириллов: Все мы родом из детства. Я понимаю, что если бы не было такого счастливого солнечного детства, многого бы не было в вашей жизни.

Игорь Золотовицкий: Да. Дим, вы правильно говорите. Наверное, у каждого с детством что-то сопряжено. Если еще получается в профессии, ты как-то мостик перебрасываешь к тому, что все правильно было организовано родителями, школой. Все-таки Ташкент был не совсем среднеазиатский город. И мои родители были детьми войны и попали в Ташкент из разных уголков Советского Союза: мама – из-под Одессы, папа – из Смоленска. И мои соседи в детстве были семьи эвакуированных людей. И вообще это был такой интернациональный город не просто иносказательно, а на самом деле интернациональный. Что там уж говорить? И Ахматова была в эвакуации в Ташкенте, и Щусев построил огромный оперный театр невероятной красоты.

Дмитрий Кириллов: Да, русская драма, оперный театр. Это был действительно культурный центр.

Игорь Золотовицкий: Там полностью все было. И ТЮЗ, и Театр оперетты, мой драмкружок, который был, между прочим, в здании резиденции русского царя. Это был кружок пионеров, естественно, имени Ленина. А сейчас я был на гастролях. Это уже, по-моему, какое-то представительство президента или что-то такое.

Дмитрий Кириллов: Конечно. Такой особняк забрали.

Игорь Золотовицкий: Невероятно. С чинарами столетними, с дубами. Очень красивый.

Дмитрий Кириллов: Вы наблюдали за мамой? Ее юмор, ее чувство… От кого? Это же все-таки гены. Это же не просто так.

Игорь Золотовицкий: Моя мама была очень коммуникабельный человек. Она могла зайти в вагон (я ее провожал из Москвы на отдых на Кавказ) в купе, через 2 минуты выйти: «Иди, я тебя познакомлю. Тебе достану большой размер». Нога у меня большая, как я сам весь огромный. «Вот, познакомься, это Люся». И так далее. Она была актриса по жизни. Папа у меня был такой добряк, скромный человек. А мама была широкой души человек.

Дмитрий Кириллов: Яркая?

Игорь Золотовицкий: Да. 

Дмитрий Кириллов: Она, наверное, радовалась. И когда она поняла, что вы все, поступили, что вы будете учиться, у нее какое ощущение возникло?

Игорь Золотовицкий: Слушайте, радость непередаваемая. Все-таки это 1979 год. Она понимала, что я прошел огромный конкурс. И, конечно, для всей семьи это была особенная гордость. Все каникулы, когда я приезжал – «Ну давай, рассказывай». Они же не понимали, что это такой узкий круг школы-студии. «Давай, что там с Пугачевой происходит?». Я рассказывал, надо сказать.

Дмитрий Кириллов: Надо же как-то поддерживать имидж столичного актера. Вы передавали Ефремову от мамы ташкентские дыньки?

Игорь Золотовицкий: Да. Мама сказала: «Ефремову дыньку передай». Я говорю: «А каким образом?». Она говорит: «Просто зайти и скажи – это от мамы вам, и все». Это было очень просто и очень естественно. Это не была взятка. Это была искренняя благодарность. Конечно, я передал это в приемную Ефремова, потому что я никогда не зашел, я бы просто умер вместе с этой дыней, провалился или упал в обморок. Потому что для меня Ефремов первые 10 лет был ничуть не меньшим авторитетом, чем Станиславский. Они у меня где-то рядом стояли, как и сейчас на самом деле для молодых ребят Смоктуновский, Евстигнеев и Ефремов – это так же близко, как Станиславский, Булгаков и Горький. Для них эти 50-60 лет не имеют значения. Я удивляюсь, что когда мы спрашиваем абитуриентов «а кто такой Смоктуновский?», они говорят: «Мы не знаем». А про Евстигнеева спросил. Одна девочка говорит: «Ой, что-то знакомое. Евстигнеев, сейчас, сейчас». Я говорю: «Ну, как выглядит?». – «Высокий, белокурый». Практически угадала.

Дмитрий Кириллов: Когда вы попали молодым во МХАТ, играли с Невинным, Евстигнеевым. Это какое-то счастье – получить первые уроки даже естественного существования на сцене. Это же не так просто.

Игорь Золотовицкий: Понимаете, со всеми этими великими, прекрасными… Как я называл, сборная Советского Союза была во МХАТе. Тогда одна была во МХАТе, другая была в БДТ. И со всеми по-разному складывалась история моей дружбы. Евгений Александрович Евстигнеев преподавал у нас на курсах, ставил дипломный спектакль «На дне». Я, кстати, играл ту роль, которую играл в «Современнике» Олег Павлович Табаков – татарина. Говорит: «Надо ходить дугами, невыгодно ходить прямо по сцене. Потому что когда ты дугой идешь, у тебя больше времени, тебя разглядит зритель, ты что-то успеешь подумать, про тебя что-то поймут». А прям раз так и подошел. Какие-то законы… Когда он называл… такие пузырики в нос из-под шампанского. Нормально мальчишкам или девчонкам? Какие пузырики в нос? Мы портвейн пили без пузыриков. Правда, школа МХАТ всегда отличалась благородными напитками. Все-таки мы выпивали водку, коньяк. Мы это не рекламируем. Это благородные напитки.

С Вячеславом Михайловичем Невинным тоже моя невероятная дружба и счастье, что он обратил на меня внимание. По-настоящему был мой учитель в театре. Притом, он же не говорил какие-то правила. Это же был какой-то намек, какой-то разговор, какое-то разгадывание кроссворда, какой-то совет.

Дмитрий Кириллов: То есть не в лоб учительствовал.

Игорь Золотовицкий: Да. Его Виктор Карлович Монюков, руководитель моего курса, такой великий педагог школы-студии, звал преподавать. Но тот почему-то то ли боялся, что-то его останавливало. А вот в театре он мог какие-то правила свои рассказать. Как и Евгений Александрович, кстати.

Дмитрий Кириллов: До МХАТа был завод.

Игорь Золотовицкий: Был годик. 

Дмитрий Кириллов: Как там на заводе-то было, неплохо?

Игорь Золотовицкий: Роскошно. Там такие потрясающие люди. Этот завод, кстати, вот, в продолжение про Ташкент, был эвакуирован во время войны. Это огромный авиационный завод. Это город. Перевезли город. Там были потрясающие люди. Слушайте, такие дядьки. Я до сих пор их помню. Дядю Толю, своего учителя. Муса. Притом, это имя Муса. Это не кличка. Фрезеровщик какого-то 7, 8, небесного размера.

Потом, Витя Полежаев. Представляете, 40 лет без малого – я помню имя и фамилию. Это был шлифовальщик. Меня удивляло. Он шлефовал для подшипников какие-то такие маленькие ролики. Он читал книги. Он мне столько книг дал хороших. Мне тогда было еще 16 лет.

Притом, я сейчас понимаю – он тоже был молодой мальчишка, ему было 25-26 лет. А старики были прекрасны. В козла меня научили замечательно играть. Беляши были знаете, какие вкусные? Я ждал обеда. Думаю: «Беляши. Надо поесть». Видно по мне, что я беляши люблю с детства.

Конечно, сейчас так банально сказать, что это школа жизни. Но это действительно так. Слушайте, когда я получил первую зарплату, а они говорят «выставляйся», конечно, я выставился.

Дмитрий Кириллов: Надо обязательно.

Игорь Золотовицкий: Но они меня не гнобили. «Ты еще, сынок, подожди». И они пили очень красиво. Они не были алкашами, но они умели выпивать очень красиво. Может быть, у меня такие романтические какие-то воспоминания, какое-то благородство в них было. Правда, издевались тоже. Я девушке своей делал плойку, для того чтобы завивать волосы, из дюралевой такой болванки. А это делалось на фрезерном станке за 5 минут. А они мне сказали: «Ты должен пропилить эти все на расческе зубчики. Там их 50. Пилочкой. И еще маслица подлей туда". Если маслица подливаешь, ты будешь пилить один зубчик неделю. И весь цех собирался, надо мной смеялся. Но они, когда поиздевались надо мной вдоволь, говорят: „Ладно, мы сейчас все тебе сделаем“.

Дмитрий Кириллов: Сжалились, да?

Игорь Золотовицкий: Сжалились.

Дмитрий Кириллов: Получается, что вы всегда был молодой, ранний. Жалко было ребенка спаивать. Пришел во МХАТ. У вас же тоже первый спектакль, первое выступление на сцене. Надо тоже как-то…

Игорь Золотовицкий: Я все-таки общажный человек. Школа общежития. До сих пор она… Я не могу спать в тишине. У меня обязательно должно что-то работать. Какие-то звуки. Я так быстрее засну. Вера, моя жена, она москвичка, ей надо, чтобы все закрыто было, темно. Ни шороха, ничего. А мне наоборот: чем больше шумит (радио, телевизор, пылесос), чтобы жизнь шла, тогда я сплю прекрасно. Я это все слышу, контролирую и замечательно сплю. Поэтому, возвращаясь к приходу во МХАТ… Но жизненный опыт был.

Дмитрий Кириллов: Вы понимали, что сейчас будет какое-то совместное распитие. 

Игорь Золотовицкий: Конечно. Но, наверное, это что-то от природы. Я могу много этой жидкости разной выпить. Но какой-то стоп-кран такой останавливается. Когда пришел в театр, я понимал, что премьеры есть. Когда Евстигнеев подошел, а я сыграл в „Старом Новом годе“ роль студента, и он говорит: „А я не понял. А где чего?“. Вот так старики говорят: „А где?“. Я говорю: „Ой, прости. Сейчас“. Я побежал в Елисеевский магазин, принес. Я думаю: „Ну, сейчас с ребятами…“

Дмитрий Кириллов: Предвкушал, как это будет выглядеть.

Игорь Золотовицкий: Конечно. Я расскажу маме, как я… Они говорят: „Ну, сынок, все, давай иди, мы за тебя выпьем, ты свободен“. Это было несправедливо, конечно, но настроение было хорошее.

Дмитрий Кириллов: О Вере. Вы же познакомились в поезде.

Игорь Золотовицкий: Да. Она нас разыграла широко вообще. Потому что мы тогда были известные молодые шутники. У нас были знаменитые капустники. И мы назывались „массовская ложа“ (от слова „массовка“). Мы были в узких кругах очень известны. Конечно, мы чувствовали немножко себя такими бонвианами. А Вера была… Если вы помните мультфильм „Пчелка Майя“, это Вера озвучивала „Пчелку Майя“. У нее тоненький голосочек. Она говорит: „Ой, я знаю вас. Вы такие ребята известные. А я художник. Я Суриковское закончила“. – „Ну, что вы художник? Вот мы артисты“. И если бы она не назвала фамилию Сережи Колесникова, актера нашего театра МХАТа, что она с ним знакома, и потом, когда я стал ее разыскивать, я к Сереге подошел, говорю: „Слушай, девочка в поезде встретила. Вера“. Он говорит: „Верка Харыбина?“. – „Да“. Он говорит: „Даже не пытайся. Она крутая такая. Во-первых, она в сатире работает. У нее машина“. Я говорю: „В какой сатире? Она же художник“. – „Какой художник? Она развела вас, как малышей“. Я не разозлился, но запомнил это… Зацепило. Меня развести. Я сам развожу людей, я сам…

Дмитрий Кириллов: Хорошая актриса.

Игорь Золотовицкий: И так уже 31 будет.

Дмитрий Кириллов: Дмитрий Брусникин, Роман Козак, Александр Феклистов – с каждым из этих талантливых людей у Игоря Золотовицкого связано многое в жизни. Это и бесшабашная юность, и незабываемый успех, и творческие споры. Ярчайшей страницей в жизни Игоря Яковлевича стал культовый спектакль по пьесе Людмилы Петрушевской „Чинзано“, поставленный другом Романом Козаком. Эту легендарную постановку увидели зрители в 25 странах мира.

Игорь Золотовицкий: У нас были гастроли в 1991 году. А, может, чуть пораньше, в 1990-ом. Во Франции. У нас была переводчица Ивлин Дийор. Она была мартиниканка. То есть папа у нее был мартиниканец. Он был такой черный, даже чуть-чуть синенький. А мама была француженка. Но она предложила поехать, так как она была актриса… Но не драматическая актриса, там был такой площадной масочный театр. У нас был такой успех в Париже. Мы с „Чинзано“ поехали на Мартинику рассказывать про советских каких-то инженерно-технических работников, про судьбу молодых ребят, которые хотят выпить и пьют чинзано. И это был наш невероятный эксперимент. Потому что через 5 спектаклей зритель закончился. А мы должны были сыграть 10. И где-то на 8…

Дмитрий Кириллов: На острове людей просто не осталось.

Игорь Золотовицкий: Ну, просто все посмотрели. Кто хотел, посмотрел. Очень хорошо. Аплодировали, довольные. Все статьи вышли, все. Но просто не осталось зрители, которые хотели бы посмотреть это. И где-то на 8-9 спектакле нас было трое на сцене, а в зале сидело 2 человека. Притом, один из них уже видел. Мы объединили спектакль и этих двоих зрителей. И таким образом, когда там был министр культуры мартиниканского департамента, она предложила: „А вы не хотите сделать спектакль, но нам нужна русская классика“. И мы придумали русскую классику – „Женитьбу“. Они перечитали. Очень хороший французский перевод „Женитьбы“. Говорят: „Мы согласны“. А потом действительно кастинг. Приходили очень хорошие французские профессиональные актеры. Не только с этого острова, но и с материка приезжали, из Парижа. И замечательная история была с актером, который играл Яичницу. У них не хватило профессиональных артистов на Яичницу. И они говорят: „У нас есть дядька. Он очень любит театр. Но он рыбак“. Пришел такой огромный человек. Креол. У него было такое пузо. Оно блестело, как бильярдный шар. У него можно было причесываться (отражало). Я говорю: „А можно потрогать?“. Он говорит: „Конечно, пожалуйста“.

Пьеса ему очень понравилась. А Яичницу перевели как „Омлет“. Ну, хорошо. Мы начинаем репетицию. Первая половина 4 часа, потом 2 часа перерыв. И вторая половина 4 часа. 8-часовой рабочий день. Он говорит: „Нет. Я готов 4 часа, но мне надо 3 часа обязательно перерыва“. Я говорю: „Почему?“. Он говорит: „Час обед, час секс, час сон“. Я говорю: „Можно что-то отменить?“. Он говорит: „Давайте рассуждать“. Я говорю: „Давайте. Обед – понятно, нельзя отменить, есть хочется. Секс можно отменить?“. Он говорит: „Нет, не засну“. И мы выпустили спектакль. Надо сказать, очень хороший спектакль. И по макету этого мартиниканского спектакля мы с Валерой Фирсовым, с моим другом и замечательным художником, выпустили здесь во МХАТе спектакль.

Дмитрий Кириллов: Дом актера. Здание, которое нуждалось в ремонте. Вы руководитель. У вас план – сделать приличный ремонт. Где взять деньги?

Игорь Золотовицкий: Вы знаете, когда люди совершали подвиги, я думаю, что это от безысходности, от того, что у тебя другого выбора не было. В принципе Дом актера оказался на военном положении, но только связанным с тем, что зальчик, который был при Министерстве культуры СССР, это здание было бывшее Министерство культуры СССР, просто конференц-зал. Никогда там не было ничего. И, конечно, хотелось, чтобы, во-первых, Дом актера задышал какой-то той жизнью, которую я помнил в 1980-е годы, когда еще Дом актера был на улице Горького на углу со Страстным бульваром. И хотелось, чтобы и молодежь туда потянулась. Сделали профессиональный проект. А потом поняли, что это нужно находить. Мы же не государственная организация. Мы живем за счет аренды. Достаточно тяжело существовать. А просить у кого? Есть фамилии. Надо же набраться наглости, позвонить и сказать: „Здравствуйте, это я“. Да, и набрался наглости, и позвонил Алишеру Бурхановичу Усманову. Благо, что он мой земляк. И мы каким-то образом раскланивались, когда были в какой-то компании. Сначала позвонил в его фонд, познакомился с девушками там. Они сказали, что в принципе это возможно, но надо аргументировать. А потом достали телефон непосредственно его приемной. И надо отдать должное – через 10 минут он сам перезвонил. Я чуть в обморок не упал. Я сказал: „Алишер Бурханович, я думал, что вы небожитель и что…“. Он говорит: „Ну ладно, ладно, ладно, — низким голосом. – Я вас знаю. Но вы знаете, что я помогаю другому театру“. Я говорю: „Нет, нет, я не про театр. Я про Дом актера. Что это внетеатральное пространство“, — стал говорить то, что есть на самом деле.

Переговоры шли достаточно долго. И надо отдать должное, что Александр Бурханович не исчезал, как многие исчезли бы. И в очередной раз мы с ним разговариваем. Я про Ташкент, естественно, и про то, что я не был на гастролях никогда. И я абсолютно наглым образом говорю: „Я уверен, что вы мою маму знали“. Такая пауза. Он говорит: „Как это?“. И я говорю так: „Был в Ташкенте такой дом для известных узбекских актеров. А помните буфет внизу?“. – „Да“. – „Это была моя мама“. – „Соня?“. – „Да, это моя мама“. И он говорит: „Ну, хорошо. Я дам вам деньги“. Я говорю: „Что надо делать?“. – „Вам позвонят“. Представляете?

Дмитрий Кириллов: Вот раньше говорили: „Вахтанговская школа, мхатовская школа“. А сейчас, по-моему, так все перемешалось. Уже нет такого точного определения, какая школа. Зато есть школа-студия МХАТ. Получается, что есть бренд, но нет тренда.

Игорь Золотовицкий: Да нет, и бренды есть в брендовых школах. Но, конечно, перемешалось. Сейчас и амплуа отменились как таковые. За мной есть такое театральное древо жизни. Когда МХАТу было 100 лет, то придумали это древо. И от МХАТа очень много ростков отходит. И тот же Вахтангов, и тот же Мейерхольд. В чем была жизнестойкость этих стариков, которые 18 лет просидели в „Славянском базаре“ и придумали новое пространство театра? После Станиславского все-таки профессия режиссера и понимание, что можно „Гамлета“ сделать про Гамлета, а можно „Гамлета“ сделать про Клавдия. Но так, чтобы это был язык тех, кто сидит напротив вас, мне кажется, что это поразило умы, когда МХАТ организовался.

И эти ветви, и когда уходил Вахтангов от Станиславского и говорил, что „мы другим путем пойдем“. Да, они пошли другим путем. Но перешеек небольшой. То есть Вахтангов говорил о том, что, один раз придумав, актер не должен больше это переживать, а должен это представлять, как он удачно это придумал. А для зрителя это все равно, представляет он, переживает.

Станиславский говорил о том, что каждый раз по новой должен переживать, и тогда будут новые интонации, тогда будут импровизации. Ну, да, в идеале это было бы прекрасно. Но и тот, и другой театр замечательные. И для зрителя все равно, каким образом добиваются воздействия на него. Им это будет или нравиться, или не нравиться. И, возвращаясь к сегодняшнему дню, есть разница? Да нет никакой разницы.

Дмитрий Кириллов: Вас очень редко можно видеть в кино. Почему вы так мало снимаетесь в кино? В чем причина?

Игорь Золотовицкий: Хороших сценариев не предлагают.

Дмитрий Кириллов: Недавняя ваша работа очень интересная. Вас сценарий привлек или режиссер? „История одного назначения“.

Игорь Золотовицкий: Слушайте, это редкость такая выпадает. Я вот такие сценарии жду. И мне неважно, главная роль или это второстепенная роль. Вот это прекрасно. Есть, про что играть. „Про что говоришь – понятно. Ты про что молчишь?“ И в кадре, и на сцене. Вот, что интересно. И если есть такая возможность, это, безусловно, счастье.

Дмитрий Кириллов: Пусть будет как можно больше таких ролей у вас в кино и в театре.-

Игорь Золотовицкий: Спасибо большое. Спасибо.